Баллада о Георге Хениге - Страница 16

— Что вы себе позволяете, — ответил отец, — здесь уже сорок лет, как мастерская музыкальных инструментов. Перестаньте издеваться над стариком.

— Если это мастерская музыкальных инструментов, — с издевкой произнес Рыжий, — то где патент? Старичок-то, оказывается, уже сорок лет живет здесь.

— Марин, оставь соседа, не говори, молим... — произнес Георг Хениг.

— Вы люди или не люди?

— Люди! Люди! Мы тут теснимся вдвоем в одной комнате, а старикашку не тронь. Да ему уж давно помереть пора, а он все не помирает. Занял один целую комнату, а теперь еще и сдавать ее придумал! Мастер! Я тебе такого мастера покажу — своих не узнаешь! Ну ладно, пошли! — Он схватил жену за плечо и толкнул ее перед собой. Они ушли в свою комнату, оставив пса с лаем носиться по коридору.

— Дедушка Георгий, что они от тебя хотят?

— Хотел, чтоби я ушел из своя дом.

— Как это ушел? Не волнуйся. Никто не имеет права выселить тебя из квартиры.

— Нет документа.

— Как так нет документа?

— Нет.

— Не может быть. Ты его куда-нибудь засунул.

— Все в сундуке лежал.

— Достань посмотри!

Я вытащил деревянный сундучок из-под дивана, но никаких нужных документов в нем действительно не оказалось. Только связка писем в пожелтевших конвертах с оторванными марками, фотографии — Боженка и Георг Хениг, брат Антон, одетый рыцарем, верхом на коне, держит валторну. Боженка одна перед замком, вокруг — луг, диплом, написанный на толстой бумаге красными и черными чернилами, с круглой печатью. Все, кроме документа, подтверждающего, что старый мастер, чех по национальности, Георг Йосиф Хениг, имеет право жить в этой лачуге до самой своей смерти, имеет право провести в относительном спокойствии остаток своих дней в грязном, сыром и запущенном подвале на улице Волова.

Отец растерянно пожал плечами.

— Нет, — сказал он. — Нет — и все тут!..

Подошел к буфету, пнул его ногой, прислонился к нему и долго стоял, задумавшись.

— Как я не догадался! — Он хлопнул себя по лбу. — Конечно же паспорт! Дай паспорт! Там же есть прописка.

— Нет пашпорт, — сокрушенно ответил Георг Хениг.

— Как нет? Потерял?

— Сосед бросил в мусор. Просил пашпорт видеть, если я имел право жить здесь, и бросил в мусор.

— Как это так — выбросил в мусорный ящик? Ты понимаешь, что говоришь?

— Понимал... Сосед сказал, пашпорт очень стари, двацет лет.

— И с каких пор ты живешь без паспорта?

— Забил. Мне не нужно пашпорт. Я сидел дома, нигде не ходил. Зачем пашпорт?

— А пенсия? Как же ты получаешь пенсию?

— Есть документ, — старик выдвинул ящик верстака, достал мятую бумажку, протянул отцу.

— «Настоящим удостоверяется, — прочитал отец, — что предъявитель сего Георг Йосиф Хениг, столяр, родом из Чехии и проживающий в городе София. Удостоверение выдано для предъявления народным властям». Подпись: Петр Кремыклийский, временно исполняющий должность комиссара района ИСУЛ. Да здравствует Отечественный фронт! София, октябрь 1944 г.».

— И по этому тебе дают пенсию? — Отец недоверчиво смотрел на мятую бумажку.

— Дают. Начальник мене знает с тех пор, как я живет тут.

— Ну как же без паспорта, дедушка Георгий? Разве так можно?

— Почему, Марин? Зачем мне пашпорт? Я нигде не ходил. Купил немного хлеба, собирал окурков, и все. Сидел дома, ждал, когда умереть... — И старик заплакал.

— Подожди, — заговорил отец мягче. — Что-нибудь придумаем. Успокойся! Получишь новый паспорт. Неужели у тебя нет никаких документов?

— Зачем документ? — сказал старик, размазывая рукавом слезы по лицу.

— Кто тебя лично знает кроме нас? Кто подтвердит, что ты — это ты?

— Никто... ти, злати дете, твоя жена. Никто не знает Георга Хенига, помилуй боже брата Антона, отец Йосиф, жена Боженка... — Дедушка Георгий призывал свои тени.

— Не может быть, чтобы никто тебя не знал! Постой... А твои ученики?

— Мастер Франта приходил, хотел покупать инструмент. Бил сердит, уходил.

— Когда?

— Не помню.

— А другой?

— Ванда? Добри мастер. Злати рука, железно сердце.

— Где он работает?

— Забил.

— Найдем их, — заявил отец. — Успокойся только! Если три человека подтвердят твою личность, тебе выдадут новый паспорт. Успокойся!

Отец прибил сбоку от двери толстый гвоздь и загнул его, как защелку.

— Без меня никого не впускай! Слышишь, дедушка Георгий?

— Не пустил. Ложился в кровать молиться, чтобы умереть. Пойти к родни: брат, отец, жене...

— Не умирай, — задержался у порога отец. — Без паспорта нельзя, — мрачно добавил он, и мы ушли.

*** * ***

За три дня он разыскал мастеров Франтишека и Ванду. Лучших учеников Георга Хенига. В мастерской первого (он переместился с улицы Леге на улицу Веслец) мы застали несколько человек, заказывавших скрипки и смычки. Стены просторного помещения украшали новые дипломы на глянцевой бумаге, подтверждающие высокое мастерство владельца. Между ними висели формы скрипок, колодки, разной величины смычки, почти как в подвале Георга Хенига, но не совсем. Все здесь говорило, просто кричало об успехе, яркое, блестящее, хвастливое.

Пришлось ждать целый час, пока мастер Франтишек принял нас у себя в кабинете.

Он был все такой же большой, как туча, энергичный, черноволосый мужчина с золотым передним зубом. Как бы в дополнение к этому зубу на носу его красовались очки в золотой оправе, придававшие ему рассеянный вид. Волосы у него падали на плечи, как у дедушки Георгия, и я не удивился бы, если бы он заговорил с нами на ломаном болгарском языке.

— Что будете заказывать? — деловито спросил он. — Смычок для мальчугана? Скрипку? Сразу предупреждаю, что в ближайшие полгода не смогу выполнить заказ: просто завален работой. Могу вам дать адрес...